— Блин, да что это за на… — застыл я, забыв о всякой маскировке. — Пикируй! Меняй высоту на скорость и уходи низом! — кричал я, как будто пилот мог меня слышать. Один из немцев задымил и пошел вниз. Но, несмотря на всю храбрость нашего летчика, силы были неравны, и вскоре «Ишачок» загорелся, клюнул носом и сорвался в штопор.
— Прыгай! Да прыгай же!!! — орал я. Словно услышав мои слова, пилот вывалился из самолета и раскрыл парашют. Но немцы не дали ему никакого шанса, один из «мессершмиттов», как я их назвал, расстрелял пилота в воздухе. Изо всех сил я кинулся к месту его падения.
Подошел я к телу летчика, пощупал на всякий случай пульс на шее… Бесполезно… Мертв… Молодой парень, среднего роста, комбез летный на груди изорван и залит кровью. Полез в его внутренний карман, достал удостоверение, точнее, то, что от него осталось после попадания… Только и смог прочитать, что звали его Алексей. В планшете — карта и плитка шоколада… ТТ в кобуре новенький, еще в заводской смазке, и две обоймы к нему.
Нож я, конечно, взяла. А чего уж не взять, если предлагают? Супротив моего перочинного восьмилезвийного монстра — так очень даже хорошая вещь. И рукоять легла в руку так, как будто всю жизнь там и была. Лезвие прямое, с полуторной заточкой, правда, острие — не «щучка», ну, дареному коню, как говорится… Все-таки почувствовала себя более уверенно, несмотря на то что в голове конкретная каша, а ответственность легла на плечи, как первые погоны, — крепко и с размаху.
До родника добрались быстро. Степан шел по лесу, будто в нем и родился. Аж завидно! Ладно, бум надеяться, что я тоже не грюпала, как стоненятко.
Родник представлял собой маленькое углубление между двух деревьев. Степан присел и зачерпнул рукой прозрачную воду. Я тоже присела, чтобы не отсвечивать, но повернулась лицом в противоположную сторону. Пока один занят — другой на контроле. Оказывается, цивильная жизнь так и не смогла вытравить инстинкты, наработанные за четыре года.
У родника Степан начал задавать вопросы и вносить предложения. Все правильно, если командир тупит, то подчиненные тут же начинают его мордой в это тыкать. Насчет разжечь костер — и сами монстрем: и в лесу, и на зимнем поле при минус десяти. Только мне его вопросы, как сквозь вату, доносятся. Стою, кручу головой, а кажется — вот чувствую я своими нижними девяносто шестью, — что мы не одни! А ничего не вижу!
Степан опять что-то сказал. Я вскинула сжатый кулак: «Молчи, внимание!» — и тут самолет над головой. Второй. Третий. И выстрелы откуда-то со стороны лагеря, а потом такой крик! Мать его! Степан рванул с низкого старта к лагерю.
— Стоять! — зашипела так, что, кажется, все окрестные змеи перепугались. — Лежать!
Обидится, наверное, что, как собаку, одернула. Но парень выполнил команды четко. А меня прямо колотит. Знать бы еще почему.
Через пару секунд, Степан только и успел, что оглянуться на меня, справа между деревьев замелькали фигуры. Четверо. Бегут неторопливо к нашему лагерю. Где-то метрах в десяти впереди наши прямые должны совпасть. Мы лежим удобно. Степан упал так, что как раз со стороны фрицев его скрывает куст, а я в своей пятнистой куртке с накинутым капюшоном и вовсе тут глюком работаю. Под курткой одна майка, чтоб жарко не было. Свитер оставила в лагере — как мальчишки смотрели на мой неоконченный стриптиз, вау! — однако лучше в нижнем и пятнистой куртке, чем в черном свитере.
Степан обернулся опять. В глазах вопрос. Сам, небось, уже понял: пропустить их — и пацанам в лагере полный полярный лис. Ну почему из двух предусмотренных вариантов обязательно окажется третий?! Эх, б…!
Бежали немцы не спеша. Трое кучно так, а четвертый чуть сбоку и сзади. И форма, кажется, чуть другая. Наверное, командир. Я же их немецкие формы и на картинке не различу, а тут… Степан уже, наверное, все вычислил, а сказать не может — услышат. Только глазами водит как сумасшедший. Короче, плохой из меня командир! Потому что хорошему за такое бы по-хорошему…
Подняла три пальца, показала на себя и чиркнула по горлу. Потом один и на напарника и руку в кулак, будто хватаю что-то. Хотелось бы быть уверенной, что понял.
Рванули одновременно. Мыслей никаких. Была бы хоть одна дельная мысль — лежала бы в кустах у родничка и не дергалась. А так…
Врубилась в своих — они только начали поворачиваться. Правому нож в грудь — винтовка почти повернулась. Удар по яйцам переднему. Левой рукой дергаю у левого винтовку, подбиваю под колено, закручиваю ремень винтовки на шее — и выстрел переднему в голову. Короткий удар кулаком в висок. Все! Вот теперь можно думать.
И первая мысль — а если Степан не справился? А если бы ты не справилась? У Степана противник шустрее и стоял дальше…
Умница, девочка, когда ты, блин, научишься думать не через…?!..……!!!
Командирское шипение подействовало не хуже давешнего «командного рыка» на поляне. Рухнул как подкошенный, довольно удачно, как оказалось. Потом я буду сильно удивляться и нашему везению, и много еще чему. Но это будет СИЛЬНО потом, а тогда в голове мыслей не осталось абсолютно. Только растерянность. Вот они, немцы и… И все, капец. Оглянулся на Нику — жестами, прям будто боевик какой, объясняет что-то, вовремя, блин.
А потом мир сжался до узенькой полоски пространства и двух человек на ней. Рывок, слишком быстро, командир, не успеваю, еще немного, немец на долю мгновения замешкался, выбирая из двух противников, и огреб. По полной. Если спросите, как я справился с тем немцем, я отвечу: не знаю. Просто через какое-то время он лежал на земле, а я пытался понять, кто это его так приложил.